Судьбы моих родных

У меня получилось прямо несколько историй про бабушек и дедушек. В принципе, это даже не истории в полном смысле, а несколько заметок. Скорее всего, вы не найдете в них никакой обычной патетики, связанной с рассказами о войне, но они мне показались очень выразительными и характерными для того времени. Потому что война, как раз таки, очень по-разному затронула жизни моих родных.
 

 
Моя бабушка, Стеслевич Виктория Яковлевна, 1910г.р., перед  оккупацией Минска фашистами жила в районе нынешней Осмоловки. Но практически сразу, с первыми бомбежками, дом сгорел. А бабушка, собрав двух малолетних дочерей, бежала вместе со многими горожанами в сторону Борисова. Правда, километров через 40 колонну догнали немцы и развернули обратно.
 

Стеслевич Виктория Яковлевна
 

Они поселились у родственников на Червенском, и так началась их жизнь в оккупации. Душераздирающих историй, слава Богу, не было. Все остались живы - здоровы. Тети отвечали на мои вопросы: «Страшные ли были немцы?» —  что нет, были разные, и злобливые, и более добрые. Просто они старались держаться от них подальше, из дома не выходить.

«Был ли голод / холод?» — тоже особенных страхов не помнили. Выживали каким-то мелким рукоделием, готовкой, выпечкой и продажей изделий тут же, на Червенском рынке. Бабушка, по рассказам моих старших сестры и тетей, была очень искусной домохозяйкой.

Могла «из ничего соткать кружево». Поэтому эти умения здорово пригодились и в военные годы, и уже после войны.

Также в семейном архиве осталась справка о том, что бабушка была связной. Справку эту  при разговорах взрослые иногда называли «откупной».
 

«Откупная»
 

 Я по малолетству значения этого слова не сильно понимала, а в советское время не сильно афишировали тот факт, что во время войны население часто подвергалось реквизициям с обоих сторон: и фашистов, и партизан.
 

История вторая. Про то, что узников лагерей наказывали «свои»
 

Мой дедушка,  Александр Иванович Смирнов, 1907 г.р., был родом из Ленинграда. Еще до войны он некоторое время служил в составе военного духового оркестра. Затем работал на сталелитейном заводе.

А перед войной он продолжил военную карьеру в составе оркестра 20 кавалерийского полка 4-й Донской дивизии.
 

Александр Иванович Смирнов
 

Но, к сожалению, военные музыканты, похоже, оказались не очень  хороши в боях. В самые первые дни войны, 27 июля 1941 года, дедушка попал в плен и был отправлен в один из многочисленных лагерей военнопленных, находившихся в г.Эссен.
 

Военный билет дедушки
 

Оттуда он пытался бежать, но попытка не удалась. Освободили его вместе с другими только весной 1945 года союзные войска.

Самое печальное, что отношение к узникам подобных лагерей в Советском Союзе было, мягко говоря, подозрительное. Вернуться на постоянное место жительства в Ленинград  ему не разрешили. За годы ленинградской блокады дедушка потерял близких родных. Поэтому после войны остался в Минске. Пошатнувшееся здоровье усугубилось тяжелой работой на заводе, и дедушки не стало рано, в 56 лет.
 

Никаких подробных рассказов о тех годах не сохранилось. Известно лишь, что дедушка много раз обращался в разные архивы с запросами, но практически никаких сведений и документов не сохранилось.
 

«…не обнаружено»
 

История третья. Про то, как евреев  перекрестили
 

Семья моего дедушки, Нестеровича Ивана Павловича, 1927 г.р., встретила войну в д. Каролищевичи, что под Минском. А сам дед на тот момент был 14-ти летним юношей. Как он рассказывал, был младшим в семье и довольно шаловливым мальчишкой, за что ему регулярно попадало.
 

Нестерович Иван  Павлович
 

Перед войной семья, в общем-то, жила в достатке по тем временам. Был кусок леса в аренде, хозяйство, много уток и гусей. Поэтому когда немцы заняли Минск, семья дедушки приняла к себе родственников из города.

Это была родная сестра отца (моего прадеда Павла), Вера, с тремя дочерями. Ее муж, дирижер одного из Минских театров и еврей по национальности, оказался вместе со многими в Тростенце.

Какое-то время узников держали довольно свободно, и им можно было передать еду и вещи, даже пробраться через забор. Но бежать он не решился. И впоследствии был расстрелян.
 

Иван  Павлович Нестерович после войны
 

А 3 дочки, то есть двоюродные сестры деда, остались вместе со своей матерью в деревне. Здесь в отличие от города было проще с едой, но отнюдь не безопаснее. Это понимали все. К тому же, внешность одной из девочек особенно выдавала ее национальные корни.
 

 
Тогда прадед Павел, который был старостой в местном костеле, покрестил племянниц и надел им нательные крестики. Это в один из обысков спасло всем жизни. Фашисты ворвались  в дом и накинулись на детей, сидящих на печке, с криками: «Юда, юда».

На что прадед показал крестики и сказал что они не евреи… С тем и отстали.
 

 
В семье, кроме моего дедушки, были еще старшая сестра, Ядя, и брат, Юзек. Последний жил в городе и по слухам занимался подпольной деятельностью. Так вот, в какой-то момент, немцы его словили с листовками и расстреляли. Как только слух об этом через знакомых дошел до деревни, вся семья — как была — сбежала в лес, к партизанам.

Таким образом, в возрасте около 16 лет мой дед окунулся в партизанскую романтику. Говорю так потому, что в семейном архиве сохранились видео с его рассказами о партизанской жизни, иногда похожие по красочности и юмору на истории капитана Швейка.

Он рассказывал о ночных нападениях на фашистов, переходах по болотам и разных гастрономических «изысках» с учетом военного времени. Дедушка был неплохим рассказчиком, но отличить правду от вымысла в этих рассказах было совершенно нереально.

А вот что точно было правдой — дедушка состоял до окончания оккупации в довольно крупном партизанском отряде, которым руководил Анатолий Зыков, муж старшей сестры. Известно, что их портреты, сделанные во время войны, хранятся в музее Великой отечественной войны в Минске.

А дедушка еще долгие годы, вплоть до 90-х гг прошлого века, ездил на партизанские встречи своего отряда.